Гамильтон - Страница 98

- В твоих глазах - то же самое, Анита. И тот же взгляд у меня.

- Он не такой, как мы, - произнесла я.

- Он убивал дважды.

- Он убил оборотня, убившего его отца, который мог убить их всех. И женщину, которая его изнасиловала.

- Как мило думать, будто причина, по которой забираешь у кого-то жизнь, имеет значение. Может, и имеет, только тому, что внутри тебя, это безразлично. Ты либо спишь по ночам, либо нет. Питера убийства не беспокоят, Анита. Его беспокоит только то, что та сучка с ним вытворяла. Его беспокоит то, что он не мог защитить сестру.

- Бекку никто не насиловал, - возразила я.

- Слава богу, нет, но рука все еще иногда ее беспокоит. Ей приходится делать силовые упражнения. Рука, правда, работает, но не на все сто процентов.

- А человек, сделавший это с ней, уже мертв, - сказала я.

Эдуард просверлил меня взглядом голубых глаз.

- Ты убила его для меня.

- Ты был немножко занят.

- Ага, тем, что умирал.

- Но не умер же.

- Я был на грани смерти. Но я знал, что ты спасешь детей. Знал, что все поймешь правильно.

- Эдуард, не делай этого.

- Не делать чего? - спросил он.

- Не заставляй меня тоже отнимать у Питера детство.

- Он давно не ребенок, Анита.

- Но и не взрослый, - возразила я.

- А как можно повзрослеть, если никто тебя этому не учит?

- Эдуард, мы выступаем против самых опасных вампиров, каких мы когда-либо встречали. Питер еще недостаточно хорош для этого. Как бы хорошо ты его не учил, он не мог достичь необходимого уровня. Если хочешь, чтобы его убили - ладно, он твой сын, но я в этом участвовать не стану. Не стану помогать ему умереть в попытке пробудить в нем эту мачистскую фигню. Просто не стану. Ты меня понимаешь? Не позволю. Может, ты и не сможешь отправить его домой, а я смогу.

- Как? - полюбопытствовал он.

- Что значит - как? Скажу ему убираться домой, пока его тут не прикончили.

- Он не уедет.

- Я могу продемонстрировать ему, что он не годится на это, Эдуард.

- Не нужно унижать его, Анита, прошу тебя.

Это «прошу тебя» меня и достало.

- По-твоему, ему лучше умереть, чем быть униженным?!

Эдуард сглотнул так громко, что я услышала. Он отвернулся, чтобы я не могла видеть его лица. Дурной знак.

- Когда мне было шестнадцать, я бы лучше сдох, чем позволил любимой женщине себя унизить. Он шестнадцатилетний парень. Не делай этого с ним.

- Постой, что ты сказал?

- Я сказал: «Он шестнадцатилетний парень. Не делай этого с ним».

Я подошла к нему и встала так, чтобы видеть его глаза.

- Я не об этой части.

Эдуард взглянул на меня, и в его глазах стояла настоящая боль.

- Господи, Эдуард, да в чем дело?

- Его психотерапевт говорит, что то, что это с ним произошло в момент полового созревания, сыграло свою роль.

- К чему ты ведешь?

- Это означает, что в его представлении секс неотделим от насилия.

- Так, теперь подробней.

- За этот год у него было две подружки. Первая была совершенством - тихая, уважительная, хорошенькая. Они очень славно смотрелись вместе.

- И что случилось?

- Однажды вечером позвонили ее родители и спросили, что за чудовище наш сын, что причинил боль их девочке.

- Какую такую боль он ей причинил?

- Вполне ожидаемую. Она была девственницей, а прелюдия была недостаточной.

- Бывает, - заметила я.

- Но, когда девочка сказала ему, что ей больно, он не остановился.

- Похоже на претензии недовольного покупателя, Эдвард.

- Я тоже так поначалу подумал, пока это не повторилось со второй. Эта была тертой девкой. Настолько же плохой, насколько первая была хорошей. Она спала со всеми подряд, и об этом все знали. Она бросила Питера, сказав, что он псих. Но она сама была такой, Анита. Носила кожу, шипы и пирсинг, причем не просто для показухи. И она утверждала, что Питер сделал ей больно.

- А что Питер сказал?

- Что не делал ничего, о чем та его сама не просила.

- Что бы это значило?

- Хотелось бы знать.

- Так он тебе не рассказал? - удивилась я.

- Нет, - ответил Эдуард.

- Но почему?

- Полагаю, дело в жестком сексе. Он наверняка смущается об этом говорить, либо то, чем они занимались, настолько плохо, что он боится, как бы я не посчитал его психом. Ему не хочется, чтобы я так думал.

Не зная, что на это сказать, я благоразумно промолчала. Иногда молчание - лучшее часть диалога. А затем в голову пришла мысль, которую стоило озвучить.

- Если тебе нравится жесткий секс, это еще не означает, что ты псих.

Он только молча на меня уставился.

- Не означает, - повторила я, чувствуя, что начинаю краснеть.

- Я в этом не спец, Анита. Не чувствую к этому склонности.

- Каждому свое, Эдуард.

- Тебе нравится пожестче?

- Иногда.

- У ребенка после изнасилования может наступить какая угодно психологическая реакция. Вот два варианта - либо они ассоциируют себя с насильником и сами становятся на этот путь, либо принимают роль жертвы. Питер не принял роль жертвы, Анита.

- О чем это ты говоришь, Эдуард?

- Пока не уверен. Но психотерапевт утверждает, что он ассоциирует себя и с тем, кто его спас, то есть с тобой. У него, кроме роли насильника или жертвы, есть еще один вариант; твой пример.

- Мой пример? И что это значит?

- Ты спасла его, Анита. Ты сняла с него веревки и повязку. У него только что был первый в жизни секс, и первой, кого он после этого увидел, была ты.

- Его изнасиловали.

- Это все равно секс. Всем нравится делать вид, что это не так, но тем не менее. Дело здесь может быть в доминации и боли, но секс остается сексом. Хотел бы я сделать так, чтобы этого никогда с ним не происходило, только это невозможно. И Донне это не по силам. И психотерапевту. И самому Питеру.