Ощущение такое, словно распахнулась дверь в моем сознании. Натаниэль закричал, и я ответила тем же. Моя сила, наша сила излилась наружу, устремляясь к другим вампирам. Почти всех присутствовавших здесь вампов создал Малькольм. Он ведь никому больше не доверял. А теперь он был привязан клятвой крови, но не к Дамиану, а ко мне. Он использовал свою силу, чтобы окутать моей свою оставшуюся паству. Он отдавал их всех мне, чтобы они не достались Коломбине. Но вряд ли Малькольм осознавал, что означало принести клятву крови мне. Может, он думал, что получит от этого какие-либо преимущества, но я никогда не связывала никого клятвой без руководства Жан-Клода. Мне был известен только один способ, и он был единственным.
В одно из тех мгновений, что будто бы растянулись на века, хотя времени хватило бы лишь на то, чтобы моргнуть, я заглянула в сознание Малькольма. Он, оказывается, посчитал меня меньшим злом. Он думал, что мог бы меня контролировать, частично сохранив, таким образом, контроль над свой паствой. Все это я воспринимала не словами, а скорее, образами, как в полудреме… хотя сны не бьются, пробегая по сознанию. Мне всегда было интересно, так ли чисты побуждения Малькольма, как это казалось с виду. Я бы предположила, что он стремится к власти; все вампиры стремятся к ней. Но мне доводилось видеть, как он утешает своих людей, ободряет. И вместе с тем, я видела, как он погружает клыки в их шеи, наносят тот самый, третий укус. Я почувствовала, что к этому ритуалу он относится, как к священнодействию, чистейшей церемонии, подобной узам монашки с Господом. В том, что наш мысленный контакт от вторжения его силы в мою оказался настолько полным, виноват был сам Малькольм, он не понимал, что моя некромантия - словно огромная гравитационная воронка, когда-либо виденная вампирами. Она всосала его силу в себя, и я ничего не могла с этим поделать. Однако, я принадлежала к линии Белль Морт, а все наши таланты действуют в обе стороны. Я почувствовала, как его сила настолько же глубоко проникла в меня, как и моя - в него, и не смогла ее не допустить. И дело не только в моем сознании. Его поверхностные уровни заполонили воспоминания Натаниэля с Дамианом. Натаниэль, еще совсем ребенок, его держит за руку какой-то человек… накормить голодный желудок, а потом руки… Малькольм отбросил это воспоминание, прежде чем мы успели погрузиться в него дальше. Он понимал, что я не могла провести нас сквозь эти бурные воды. Он также не мог остановить происходящего, но века, в течение которых он был мастером, помогли ему держать нас на поверхности, не давая утонуть. Дамиан на палубе корабля, освещенный ярким солнечным светом; ветер такой свежий, а море пахнет солью и свободой. Тьма подземелья его создателя. Темная лестница, крики, запахи. Малькольм оттащил нас от этого видения. Похороны моей матери… отсюда я сама поспешила убраться. Как будто, каждый раз увидев что-то, что видеть не хочется, моргаешь и отворачиваешься. Ты отворачиваешься, но там тебя ждет новая картинка.
Малькольм подумал о своей пастве, и мы тут же оказались окружены картинками, дополнявшими услышанными мной ранее запахами и ощущениями. Я узнала, что девушка, пахнувшая мылом и сладким шампунем, хотела пойти в колледж, но у нее не получалось посещать достаточно ночных занятий, чтобы получить аттестат. Я знала, что семейство вампиров пыталось купить дом, но живущие вокруг не хотели такого соседства. Я знала, что их «ребенок» был в доме мастером. Малькольм добавил нам проблем, но дал и надежду. А мы ему взамен дали почувствовать запахи их кожи, ощущение погладившего воротник пальца, запахи дюжины разных кремов после бритья, двадцати разных ароматов, - от терпкого запаха пудры до растительной чистоты, почти горькой на вкус. Мы вернули ему вздохи, когда наша сила омыла их. Мы вернули ему вздернутые кверху лица, когда они поежились от прикосновения силы, более чувственной, чем та, которую когда-либо они видели от Малькольма. Касание силы линии Белль давало понимание того, что чье-то дыхание на твой руке, просто дыхание, способно заставить все твое тело пойти мурашками.
Малькольм оторвался от шеи Дамиана, как утопающий выныривает на поверхность. И мы все вынырнули из этого связующего омута. Мы с Натаниэлем рухнули на покрытый ковром пол прохода. Дамиана пришлось кому-то подхватить, иначе он бы тоже упал.
- Этим ты не спас их, Малькольм. Когда я отобью их у тебя, ты приползешь ко мне на коленях, как собака на цепи, и приведешь их за собой. - Голос был чист и звонок, он эхом отдавался в огромном помещении церкви. Не думаю, впрочем, что в нем была заключена вампирская сила. Скорее, голос этот был выработан за столетия, предшествовавшие изобретению микрофона.
Жан-Клод коснулся Малькольма, призывая его не отвечать. Он заговорил сам, и его голос по сравнению с голосом Коломбины звучал едва ли не заурядно. Он был вежливым и пустым, как иногда бывало, но каким-то образом заполнял собой сразу все помещение.
- Мы договорились, что ты сразишься с первым, кто использует магию. Моя слуга, ma petite, не знала об этом соглашении.
- Мы также решили, что не станем использовать своих слуг, чтобы усиливать наши силы, - заметила Коломбина.
- Поэтому мне и не было позволено мысленно говорить с ней.
- Ты мог спланировать все заранее за моей спиной.
- Но ты напала не на ma petite, ты ударила паству. Кажется, ты первой нарушила условия соглашения. - Его голос в конце фразы усилился, и все прихожане отреагировали на это изменение, вздрогнули. Они уставились на него - некоторые неохотно, но теперь они его слышали и чувствовали. В это мгновение я поняла, что в одном Малькольм был все-таки прав. Принести клятву мне - значит, принести ее Жан-Клоду. Кровь моей крови и все такое.